Аманда Палмер - это тот человек, которого я стараюсь слушать. Хотя бы прислушиваться.
И когда она сказала, глядя мне в лицо своими мокрыми от слез глазами, "We are so much bigger on the inside", я не могла этого не принять.
Для кого-то это может быть самим собой разумеющимся, но я, лично я - человек ужасно раздражительный. Меня часто бесят люди, выводят из себя, я могу над ними смеяться, издеваться, и, да, мне хватает смелости это признать, я могу говорить о человеке гадости за его спиной.
И это всё происходит само собой - я стараюсь быть милой и доброй, но всё равно ловлю себя на том, что смотрю на кого-то свысока, будто мне даровано такое право.
Нет, не даровано.
Вчера в трамвае я ехала рядом с друмя каноничнейшими быдло-кунами, распивающими пиво в час-пик. У них даже смех был - тот самый идиотский быдлосмех.
И вот скажите - у вас же сразу сложилась картинка?
Я постоянно упрекаю в этом мать, а тем временем сама составляю "полную" картину по очень небольшому кусочку информации. По внешней оболочке. По пяти минутам разговора.
И это так поверхностно, так эгоистично. Как вообще так может делать человек, который рассчитывает, что остальные будут принимать его вместе с его внутренним миром? Это как, получается, у меня внутренний мир есть, а у остальных - одни кишочки и Дом 2 внутри?
Поэтому я слушаю Аманду, запоминая, как мантру: мы все несоизмеримо больше внутри.
Все.
Сегодня товарищ Саша рассказывает мне, что зачем-то гуглил нашего преподавателя по предмету с ужасно скучным и длинным названием (предмет этот, к слову, название свое полностью оправдывает).
Преподаватель - вассерманистый мужчинка лет за 60 с плохим слухом и любовью к презентациям. Он часто повторяет одно и то же, часто задает одни и те же каверзные вопросы (ответы на них у меня уже давно записаны на полях) и производит полное впечатление скучного застрявшего в прошлом советского айтишника.
Благодаря сашиной наводке я нахожу его (преподавателя, не Сашину) книгу про какого-то неизвестного мне поэта, с которым наш преподаватель учился вместе в университете.
И этот задумчивый борододержатель, этот нудный жилетковладелец... оказывается врачом по образованию, литературоведом по призванию и казановой по фамилии. Он пьет, переводит книги по сексологии с немецкого, уводит любовниц у знаменитых поэтов, гуляет около Белого Дома во время августовского путча, кропает какие-то "эротические трагедии" и воспитывает дочь от первого брака. У него раздражающий, но яркий литературный стиль. И он живой человек со своей историей, своими интересами и своими особенностями.
Это всё ещё немного сложно принять, сидя на его лекции и краем глаза видя, как автор захватывающей книги, которую ты читаешь, маячит из одного угла аудитории в другой, бубня что-то себе под нос про... я даже не знаю, что. Я даже не знаю, что мы сейчас проходим.
Но это он.
Огромный, огромный внутри.
Намного больше, чем тридцатилетние очки и скомканная борода.
Я постараюсь это запомнить.
Мы все настолько больше внутри.
Это всё ещё немного сложно принять, сидя на его лекции и краем глаза видя, как автор захватывающей книги, которую ты читаешь, маячит из одного угла аудитории в другой, бубня что-то себе под нос про... я даже не знаю, что. Я даже не знаю, что мы сейчас проходим.
Но это он.
Огромный, огромный внутри.
Намного больше, чем тридцатилетние очки и скомканная борода.
Я постараюсь это запомнить.
Мы все настолько больше внутри.